Навеяно просмотром по телевидению в пасхальную ночь одноимённого кинофильма Мела Гибсона.
Он шёл, шатаясь, обливаясь потом и кровью, измученный, истерзанный человек, несущий свой тяжкий крест. Рядом шли его вооружённые мучители, язвительно смеющиеся, уверенные в собственной безнаказанности, упоённые ничем не ограниченной властью над убиваемым, бесправным человеком. Вокруг безумствовала злорадная толпа, среди которой особенно усердствовали надменные, напыщенные жрецы в высоких, позолочённых, церковных шапках. На фоне беснующейся толпы разительным контрастом выделялись заплаканные глаза осунувшейся от горя матери, смотрящие на идущего на смерть сына взглядом, вобравшим в себя любовь и скорбь всех матерей мира. И когда суставы его ладоней и ног хрустели от вбиваемых в них огромных гвоздей, когда кровь фонтаном брызгала из его, хрипящего в предсмертных судорогах, израненного горла, он, чувствуя, как жизнь, которую он любил не меньше, чем кто-либо из стоящих рядом с ним людей, уходит из его обезображенного пытками, кипящего от боли, тела, обращал свои взоры ввысь, на небо, пытаясь найти там поддержку своему духу, подвергающемуся нечеловеческим испытаниям. Он утешал себя мыслью, что всё то, что он сейчас переносит, все эти страдания, муки, унижения, венчающие его недолгую, насыщенную событиями, удивительную жизнь, и даже смерть, казавшаяся сейчас ему спасительной и долгожданной, приносятся на алтарь зарождающейся, великой веры им не зря, во имя спасения человечества, погрязшего в неравноправии, несправедливости и грехах. Но если б он, агонизируя в предсмертных судорогах, в те роковые, последние минуты мог представить, что вера, которую он принёс в этот мир, ради которой он принимал свою страшную, мученическую смерть, будет насаждаться огнём и мечом, что миллионы безвестных мучеников от этой веры примут такую же чудовищную смерть, в последние мгновенья жизни так же обращая свой взгляд на небо, что мир, приняв новую веру, не станет добрее, а души - чище, что вся его страдающая, увеченная, изорванная плоть когда-то воплотится в крашеные яйца, цепочки с крестиками, обпудренные куличи, другие побрякушки, что смерть его позволит зародиться сонмищу надменных, напыщенных жрецов, подобных тем, которых он обвинял и которые отправили его на крест, что эти жрецы в таких же высоких, позолочённых, церковных шапках по праздникам будут справлять в его честь нелепые и пышные обряды, и что вся вера превратится всего лишь в пустое славословие и нескончаемые празднества... так вот, если бы всё это он в свои последние минуты на Земле смог мысленно себе представить, то, испуская дух, он проклял бы себя.
|