| [Форум] [Помощь] [Поиск] [Выйти] |
Добро пожаловать, ![[info]](userinfo.gif){kind=small} User
|
|
|
| ||
| 1. Бросив недавно читать московские газеты (местные я уже давно не читаю), я неожиданно столкнулся с проблемой: чем занять свой рассеянный ум в минуты тщательного его сосредоточения ? Телевизор для этой цели не подходил, слишком низкокачественны и монотонны его порождения. Интерактивный Интернет – тоже, тупеющая от году год присутствующая там провинциальная публика нудна и навязчива. И тут взгляд мой упал на книжную полку, на которой сиротливо сгрудились русские классики (из нерусских, классиками я признаю и, следовательно, держу на полке только лишь Конан-Дойля, Монтескье и Шекспира). Убитых на школьных уроках литературы среди них было немного – покосившийся Лев Толстой да изодранный, наполовину потерявшийся Пушкин. Остальные, целенькие и ядрёненькие, словно засидевшиеся девки, просились: "Возьми нас, сделай милость, немедленно !". Я взял наугад одну книгу. Это был шестой том собрания сочинений Ивана Александровича Гончарова, с лёгкой руки сладкоголосого Горького вошедшего в неровные ряды русских классиков... |
| ||
| Вам надо попробовать читать русские версии(или оригиналы)зарубежных газет. |
| ||
| 2. Взяв с полки шестой том собраний сочинений Ивана Александровича Гончарова, я тут же поставил его обратно. И взял в руки том пятый, ибо именно в нём находилось начало романа "Обрыв" (в шестом томе было продолжение). Итак, я позволю себе, читая поглавно в реальном времени роман Гончарова "Обрыв", законченный писателем в 1869-м году, кратко излагая сюжеты глав, критиковать его, рассматривая сквозь призму современности. Задачей моей, помимо сугубо просветительской (познакомить костромского читателя, привыкшего читать лишь дешёвые бульварные газетки, с классическим произведением), будет – посмотреть, действительно ли Гончарова можно назвать классиком русской литературы, а также оценить его писательский талант, стиль и мастерство. |
| ||
| И.А.Гончаров Обрыв (роман в пяти частях) Часть первая Глава первая Два господина сидели в небрежно убранной квартире в Петербурге, на одной из больших улиц. Одному было около тридцати пяти, а другому около сорока пяти лет. Первый был Борис Павлович Райский, второй - Иван Иванович Аянов. У Бориса Павловича была живая, чрезвычайно подвижная физиономия. С первого взгляда он казался моложе своих лет: большой белый лоб блистал свежестью, глаза менялись, то загорались мыслию, чувством, веселостью, то задумывались мечтательно, и тогда казались молодыми, почти юношескими. Иногда же смотрели они зрело, устало, скучно и обличали возраст своего хозяина. Около глаз собирались даже три легкие морщины, эти неизгладимые знаки времени и опыта. Гладкие черные волосы падали на затылок и на уши, а в висках серебрилось несколько белых волос. Щеки, так же, как и лоб, около глаз и рта сохранили еще молодые цвета, но у висков и около подбородка цвет был изжелта-смугловатый. Вообще легко можно было угадать по лицу ту пору жизни, когда совершилась уже борьба молодости со зрелостью, когда человек перешел на вторую половину жизни, когда каждый прожитой опыт, чувство, болезнь оставляют след. Только рот его сохранял, в неуловимой игре тонких губ и в улыбке, молодое, свежее, иногда почти детское выражение. Итак, встречаем главного героя. Мужчина привлекательный и не простой, чуть-чуть загадочный, в расцвете сил, с шикарнейшей фамилией, живой и невредимый. Смутило лишь одно: Райский одет был в домашнее серенькое пальто, сидел с ногами на диване. Хм... По-видимому, в квартире не топили, раз сидел в пальто. "С ногами на диване...". Уж не в ботинках ли были ноги ? А вот второй субъект: Иван Иванович был, напротив, в черном фраке. Белые перчатки и шляпа лежали около него на столе. У него лицо отличалось спокойствием или скорее равнодушным ожиданием ко всему, что может около него происходить. Смышленый взгляд, неглупые губы, смугло-желтоватый цвет лица, красиво подстриженные, с сильной проседью, волосы на голове и бакенбардах, умеренные движения, сдержанная речь и безукоризненный костюм - вот его наружный портрет. На лице его можно было прочесть покойную уверенность в себе и понимание других, выглядывавшие из глаз. "Пожил человек, знает жизнь и людей", скажет о нем наблюдатель, и если не отнесет его к разряду особенных, высших натур, то еще менее к разряду натур наивных. Здесь более всего меня затронула "неглупость губ". Я сразу вспомнил, как сам за время жизни мечтал неоднократно встретить женщину с неглупыми губами. Шли годы, женщины встречались когортами, но губ неглупость я так и не нашёл, увы. Так что же делали в квартире той два взрослых, здоровых и совершенно трезвых мужика ? Вы не поверите. Они разговаривали о бабах. - О чем ты задумался ? - спросил Аянов. - О ком ? - поправил Райский. - Да о ней все... о Софье... - Опять ! Ну ! - заметил Аянов. В наше время о бабах мужики не будут говорить, пока не выпьют. Тогда же было всё по-другому. - Ты играешь с женщинами, как я вижу, - сказал Аянов. - Ну, играю, и что же? Ты тоже играешь и обыгрываешь почти всегда, а я всегда проигрываю... Что же тут дурного ? - Да. Софья Николаевна красавица, да еще богатая невеста: женись, и конец всему. - Да - и конец всему, и начало скуке ! - задумчиво повторил Райский. - А я не хочу конца ! Успокойся, за меня бы ее и не отдали ! - Тогда, по-моему, и ходить незачем. Ты просто - Дон-Жуан ! - Да, Дон-Жуан, пустой человек: так, что ли, по-вашему ? - А как же: что ж они, по-твоему ? - Ну, так и Байрон, и Гете, и куча живописцев, скульпторов - все были пустые люди.... - Да ты - Байрон или Гете, что ли ?.. Райский с досадой отвернулся от него. - Донжуанизм - то же в людском роде, что донкихотство: еще глубже; эта потребность еще прирожденнее... - сказал он. - Коли потребность – так женись... я тебе говорю... – Ах ! - почти с отчаянием произнес Райский. - Ведь жениться можно один, два, три раза: ужели я не могу наслаждаться красотой так, как бы наслаждался красотой в статуе ? Дон-Жуан наслаждался прежде всего эстетически этой потребностью, но грубо: сын своего века, воспитания, нравов, он увлекался за пределы этого поклонения - вот и все. Да что толковать с тобой ! - Коли не жениться, так незачем и ходить, - апатично повторил Аянов. - А знаешь - ты отчасти прав. Прежде всего скажу, что мои увлечения всегда искренни и не умышленны, - это не волокитство - знай однажды навсегда. И когда мой идол хоть одной чертой подходит к идеалу, который фантазия сейчас создает мне из него, - у меня само собою доделается остальное, и тогда возникает идеал счастья, семейного... - Вот видишь; ну так и женись... - заметил Аянов. - Погоди, погоди: никогда ни один идеал не доживал до срока свадьбы: бледнел, падал, и я уходил охлажденный... Что фантазия создает, то анализ разрушает, как карточный домик. Или сам идеал, не дождавшись охлаждения, уходит от меня... Не знаю, как кому, но мне приятней больше суровый прагматизм Аянова. "Коли не жениться, так незачем и ходить" – слова, которые стоило бы написать и вывесить на дверях своих квартир всем нынешним девицам. А то сейчас как модно ? В обнимку парень девушку годами водит, сюсюкает, целует, на ушко шепчет нежности, а пожениться даже и не помышляет. Считаю это гадством. А что же главный наш герой, товарищ Райский ? Пока что он производит впечатление порядочного слизняка и резонёра. В кого же он влюбился ? - И что особенного, кроме красоты, нашел ты в своей кузине ? - Кроме красоты ! Да это все ! Впрочем, я мало знаю ее: это-то, вместе с красотой. и влечет меня к ней... - Как, каждый день вместе и мало знаешь?.. - Мало. Не знаю, что у нее кроется под этим спокойствием, не знаю ее прошлого и не угадываю ее будущего. Женщина она или кукла, живет или подделывается под жизнь? И это мучит меня... Вон, смотри, - продолжал Райский, - видишь эту женщину ? - Ту толстую, что лезет с узлом на извозчика ? - Да, и вот эту, что глядит из окна кареты ? И вон ту, что заворачивает из-за угла навстречу нам ? - Ну, так что же ? - Ты на их лицах мельком прочтешь какую-нибудь заботу, или тоску, или радость, или мысль, признак воли: ну, словом, - движение, жизнь. Немного нужно, чтоб подобрать ключ и сказать, что тут семья и дети, значит, было прошлое, а там глядит страсть или живой след симпатии, - значит, есть настоящее, а здесь на молодом лице играют надежды, просятся наружу желания и пророчат беспокойное будущее... - Ну ? - Ну, везде что-то живое, подвижное, требующее жизни и отзывающееся на нее... А там ничего этого нет, ничего, хоть шаром покати ! Даже нет апатии, скуки, чтоб можно было сказать: была жизнь и убита – ничего ! Сияет и блестит, ничего не просит и ничего не отдает ! И я ничего не знаю ! А ты удивляешься, что я бьюсь ? Нда... Влюбился в пустую куклу. Ужасный фетиш женской красоты в то время также преследовал безвольных и падких на юбки мужчин, как и сейчас. Впрочем, тут не всё так просто: - У тебя беспокойная натура, - сказал Аянов, - не было строгой руки и тяжелой школы - вот ты и куролесишь... Помнишь, ты рассказывал, когда твоя Наташа была жива... Райский вдруг остановился и, с грустью на лице, схватил своего спутника за руку. - Наташа! - повторил он тихо,- это единственный, тяжелый камень у меня на душе - не мешай память о ней в эти мои впечатления и мимолетные увлечения... Он вздохнул, и они молча дошли до Владимирской церкви, свернули в переулок и вошли в подъезд барского дома. Ну что сказать по первой главе ? Пока не очень. Слог не отточенный, сюжет натянут. Не верю, что два здоровых мужика, обсасывая женщину, совсем не говорят о сиськах-письках. Посмотрим, что будет дальше. |
Отправил